Михаил Покрасс

Прошлый раз я рассказывал, об участнице, которая после долгого перерыва заметно изменилась. Это заметили все, кроме одной женщины.

Стал расспрашивать каждого, в чем, по его (её) мнению, заключаются эти изменения.

Женщина светилась каким-то новым счастьем, и говорили о ней тепло, с радостью и охотно.

Отвечали по-разному. Но все, я заметил, рассказывают о женщине, а не о том, что это её изменение значит для них, не о том, как оно меняет их. Но пришли-то все, чтобы решать свои проблемы! Задал тогда новый вопрос:

- Я же прошу вас не женщину описывать, но попробовать разобраться в том, что её изменения для вас? Что они вносят в вашу жизнь? Как меняют вас? Ничего в вас не меняет? Печалят? Радуют? Мобилизуют или расслабляют? Может быть отталкивают? Только что вы слышали, что женщину эти изменения обычно уважаемой ею участницы смущают и не позволяют на ту смотреть…

Так высветилась тема. Нам в повседневной жизни очень важно человеческое пространство, в котором мы бытуем, осуществляем себя.

Мы можем пассивно описывать его, критиковать или восхвалять, а можем замечать и разбираться, как это человеческое пространство влияет на нас. Что в нас раскрепощает, к чему побуждает, а что сковывает, чему мешает?

Что находящийся рядом человек в нас своим присутствием поддерживает, а что делает почти невозможным? К чему в другом я хотел бы присоединиться, от чего хотел бы себя оградить?! Чем заразиться, а от чего уйти «в карантин»?!

Ведь все, что у нас есть, мы взяли у людей, все, чему, пока росли и теперь, научились, мы присвоили, перенимая у разных, конкретных людей! 

Состоянию зажатости или свободы, отчаянью или счастью мы тоже поминутно учимся (или не учимся) у тех, кто рядом. Чем и от кого «заразиться», выбирать нам самим!

Поэтому, когда мы сколь-нибудь долго оказываемся рядом с людьми, нам стоило бы, как отличаем здоровье от болезни, в каждом почувствовать, отличить и поддержать то живое, подлинное и необходимое ему, то здоровое, чем хотели бы «заразиться» мы сами, отличить и поддержать то, что поддерживает нас в нашем поиске! И непременно различить, и отличить от него настоящего все искусственное, наносное, мешающее ему, от которого хотели бы избавиться и в себе!

Напомнив все это, попросил:

- Обратите внимание, как Вам каждый другой? Что приносит Вам или что отнимает у Вас его присутствие?! Что в Вас меняется в зависимости от каждого другого?

В марафон после долгого перерыва пришла значимая здесь для всех участница. Она словно вся светилась чем-то новым.

Что с ней произошло за время ее отсутствия, не знали. Но я видел, что заметили это её новое состояние все, и, надеясь обеспечить женщине заинтересованную поддержку в её изменении, обратился к участникам с вопросом: замечают ли они в пришедшей что-то, важное им, новое? Попросил тех, кто замечает, поднять руки. Дальше я собирался расспросить: в чем это, новое, по их мнению, заключается?

Не подняла руку только одна, очень осторожная в своих оценках, вдумчивая женщина, обычно к моим просьбам относящаяся всерьёз. Спросил ее, почему?

- Я этого не замечаю! - объявила она сердито, с несвойственным ей вызовом. И напряглась, будто в чем-то виноватая и готовая к нападению.

Было ясно, что женщину что-то задело. А это её воинственное: «не замечаю!» показалось, очень похожей на ревность, зависть к другой, убедительной для нее, женщине неправдой.

Стал расспрашивать.

- Есть женщины, - отвечала, явно сама недовольная собой, искренняя участница группы, - на которых, мне почему-то нельзя смотреть! На большинство женщин можно, а есть те, на кого нельзя! Она сегодня такая, на которую мне смотреть нельзя!

- Сегодня – нельзя. А прежде? В прошлые ваши встречи тоже нельзя было?

- Нет, тогда было можно. Вообще-то, она мне всегда нравилась прямотой.

Мне показалось, что я начинаю чувствовать, о чем говорит женщина, догадываюсь, чего и почему она «не замечает» в той, о ком мы говорили, и понимаю, на каких женщин и почему ей нельзя смотреть!

Становилось ясно, что изменение в нравящейся ей женщине моя собеседница, не сознавая того, заметила. Что замеченного она хочет и для себя, но признаться себе в этом ей пока почему-то нельзя! И она действительно той завидует. 

Доверяя искренности отвечавшей (искренности со мной, не с собой!) и своей догадке спросил:

- Чем отличаются отношения тех и других женщин со всем, что им надо? Кто свободнее?

- Не поняла (вопроса), - растерялась отвечавшая. - Они, конечно, свободнее, - она имела в виду тех, на кого ей смотреть нельзя.

- Представьте! - попросил я. - На столе стоит любимое кушанье. Чем будет отличаться поведение той, на кого Вам нельзя смотреть, от поведения тех, на кого Вы смотреть можете, от Вашего поведения?

- Она возьмет, что хочет. А мне и им – нельзя!

- Правильно я понимаю, что те, на кого Вам «нельзя смотреть», пугают Вас своей откровенностью, как бесстыдством? Что их жизнь открытых людей для Вас соблазн?!

- Не знаю. Может быть.

Так всплыл важный вопрос. Моей собеседнице, при всей ее добросовестности, нельзя быть свободной! Получалось, нельзя быть счастливой! А та, на кого ей «нельзя смотреть», и чьих изменений моя собеседница «не замечала», впервые ощущалась счастливой. Чувствовалось, что-то очень важное с ней происходило или предстояло ей.

Волнующего её в другой, счастья моя собеседница, как и все люди, конечно хочет. Но позволить его себе не может. Ей нельзя брать! Пользуется она только даренным (или, взяв, не пользуется). Поэтому чувствует себя не благодарной, но обязанной (должницей). И оправдывает неблагодарность тем, что взятого «не замечает» (ничем будто бы не пользуется) и снова ничего «не берет», все чужие усилия – в прорву. Спросил:

- Чье поведение, по-Вашему, добрее? Чье честнее? В чьем больше доверия к сидящим за столом и уважения к людям? В Вашем или тех, на кого Вам «нельзя смотреть»?!

В прошлый раз я говорил, что содержанием марафона по сути является твоя естественная жизнь, ты, какой ты есть здесь и теперь.

Женщина в Facebook’е спрашивала, «что интересного происходит в марафоне?». В марафоне «происходишь» ты и интересен ты, участвующий в нем.

Но в этот раз речь зашла о скованности и неумении ощутить себя свободным.

Я вспомнил, как знакомая мне режиссёр народного детско-подросткового театра предложила очень зажатой «актрисе» залезть в ванну, обмазать всю себя шампунем, и медленно, подробно снимая его с себя, постараться почувствовать каждое место, с которого его смывает, особое внимание уделяя тем местам, которые она в себе меньше ощущает или которых стесняется. Вспомнил, что во времена инквизиции такие места сниженной чувствительности у женщин (они были частыми проявлениями истерии), считали «стигмами дьявола» и основанием, обвинить женщину ведьмой и даже отправить на костёр. 

Женщину, смущенно старающуюся избавиться от скованности и казаться непринужденной, спросил:

- Как вы себя чувствуете в воде? Я имею в виду, как ощущаете себя, плавая?

- Хорошо.

- В воде Вы красивая?

- Очень!

- Вы такой там себя видите?

- Нет, не вижу. Скорее чувствую. В воде я свободная, как во сне!

Не глядя на себя со стороны (как в зеркало) и не видя, но только чувствуя себя, женщина ощущала свое тело собой. И чувствовала себя свободной, как никогда. В воде была свободна!

Предложил ей вспомнить свои ощущения, когда она плавает, предоставленная себе, одна. Попросил:

- Попробуйте сидеть, вспоминая те ощущения!

Позже заметил, что у женщины совсем свободны кисти рук, сравнительно свободна верхняя часть тела. Зажата была только нижняя половина, от живота. Ноги совсем брошены. До щиколоток, как неживые. Но щиколотки и ступни снова были свободны, живы, как и кисти рук. Осторожно предложил:

- Вы плохо чувствуете ноги, но хорошо чувствуете свои щиколотки. Так?

- Да. Но ничего не могу с этим поделать!

- И не надо! На Вас шерстяные носки, - в кабинете ходят по ковролину без обуви. - Попробуйте представить, что Вы их сняли, и взамен, начинаете медленно натягивать колготки! Следите за ощущением! Щиколотки Вы чувствуете хорошо. Продолжаете натягивать чуть выше, стараетесь чувствовать ткань чулка кожей, мышцами голени, выше под коленками и на коленях, выше и выше… Не теряя ощущения соприкосновения ткани с собой, оденьте себя колготками всю! Потом проделайте всё тоже, медленно стаскивая их с себя. - Вспомнив совет режиссера, добавил.  – А дома нанесите в ванне на всю себя шампунь и подробно его снимайте ото всюду, особенно с тех мест, какие мало чувствуете и каких стесняетесь. Но не волнуя себя этим!

В воде она ощущала себя и была свободна, как во сне!